Моя «Белая рубашка»

15 лет назад мы проводили тренинг для ВИЧ-позитивных женщин. На рецепции гостиницы я оставила расписание, в котором было написано «Тренинг для ВИЧ-позитивных женщин». Когда я вернулась за ним, мне этот листик передали двумя пальцами.

Тогда я впервые узнала, как в этом мире живется людям с ВИЧ, о страхе перед людьми, которые другие, о стигматизации по какому-то признаку. Думаю, тогда я поняла, чем на самом деле хочу заниматься в жизни.

Год, проведенный в Министерстве здравоохранения, – самый отвратительный год в моей жизни. В какой-то момент я проснулась утром и осознала, что ищу оправдание системе, в которой работаю.

Когда ты уходишь с самого дна, то, куда бы ты ни шел, тебе кажется – это лучший вариант. Работа в государственной структуре для меня была самым отвратительным из всего, что я делала в жизни.

Для того чтобы остановить СПИД на уровне государства – нужно сделать это приоритетом. Страна должна понимать, что нужно что-то изменить в этом направлении.

Каждый человек очень специфически реагирует на диагноз, это индивидуальный путь. Я видела людей, полностью сломленных этим, и видела людей, для которых ВИЧ стал точкой начала их новой жизни.

Мои герои – те ребята, которые были на самом дне.

К нам когда-то в офис пришла женщина, ей было где-то 46 лет, и 25 из них она употребляла наркотики. У нее уже была ВИЧ-инфекция, онкология, туберкулез, гепатит, в общем, выглядела она как старуха. Она повернулась ко мне и сказала: «А можно я зайду и посмотрю из окна на город? Я никогда в жизни не была в Киеве, и у меня совсем нет времени». И я поняла, что этот человек хочет жить.

Психологи говорят, что вырулить человек может только тогда, когда достигнет дна и от него же оттолкнется. Для многих диагноз ВИЧ и был тем дном, от которого они оттолкнулись и пошли вверх.

Когда мы делали проект с нашим ресурсом Safe Connection, решили найти человека, который будет в терминальной стадии ВИЧ, и дать ему камеру, чтоб он записывал свои видеодневники. И мы нашли такого парня – Кирилла. Он долго употреблял наркотики, был парализован, не мог читать и смотреть телевизор, потому что быстро уставали глаза. Мы приехали к нему, и, когда делали первое интервью, я спросила, какая его самая большая мечта. Он ответил: «Бежать! Я представляю, как буду бежать, у меня будут новые кроссовки, я их завяжу, воздух будет дуть мне в лицо», – и он показал мне, как будет дышать. Я сидела смотрела на него и понимала, что он никогда в жизни не побежит. У него абсолютно нету шансов, это нереальная мечта. Парень стал записывать ролики: у него были постоянные проблемы со сном, и он записывал-записывал-записывал. И стал поправляться. Где-то год спустя я пришла на работу, а меня подзывает коллега и говорит: «Хочешь фотографию?» − и подводит меня к компьютеру: на фотографии стоит Кирилл в кроссовках, накачанный, с бицухой. Я говорю: «Это что, Кирилл?». «Да, и он бегает».

Бывших потребителей наркотиков нет, есть потребители в ремиссии, вопрос в том, сколько она будет длиться. Я теряла людей из-за того, что они срывались, я теряла людей, которые давали мне честное слово не употреблять, и я хранила этих людей. Я понимаю, что зависимость – это болезнь, знаю, как тяжело прожить им день без наркотиков, и уважаю каждый такой день.

Я держусь хорошими историями, они дали мне возможность многое понять о себе и о мире. Я держусь возможностями изменить чью-то жизнь, и я видела изменения, которые происходят с людьми благодаря нашей работе.

У меня самая крутая работа на земле: я могу менять мир — и мне за это еще и платят.

У нас был случай: позвонила одна мама и сказала, что у нее в больнице умирает сын и нужны памперсы. Моя коллега лично села за руль и отвезла памперсы, но так получилось, что она оставила их не в палате. У врача ушло более суток, чтоб звонившая нам женщина нашла эти памперсы. Потом она позвонила и сказала, что ее сын умер из-за того, что мы их не привезли. Спустя год она позвонила коллеге и сказала: «Сегодня год, как нет моего сына, и виноваты вы, потому что вы вовремя не привезли памперсы». Моя коллега была в слезах. Я сказала ей: «Запомни, люди не умирают от недостатка памперсов. Просто у мамы есть большая психологическая проблема, которую она пытается переложить на нас».

Если мы перестанем пересекаться с разными людьми и историями, мы будем, как та принцесса, сидеть в башне на 27 этаже в красивом офисе, втыкать в свои компьютеры и забудем, зачем работаем.

Я специально ищу и взаимодействую с новыми историями, чтоб не забывать, зачем просыпаюсь каждое утро и иду на работу.

Я принципиально уже пять лет не хожу с кем-то в туалет. Мне кажется, что это вообще чушь: сидят девочки за столом, одна другой говорит: «Пойдем в туалет», − чего по одной не пойти? Там что, динозавры или убийцы? Странная женская черта.

Надо начать с себя, поменять свои модели поведения, а другие, если изменения будут правильными, просто последуют.

Я, как все, читаю «Атлант расправил плечи», не могу оторваться, это одна из лучших книг, что я читала в последнее время. Она мне особенно интересна тем, что наступает на все больные мозоли, говорит об истории социальной справедливости.

Мы делали проекты с Элтоном Джоном, с Queen – это была встряска для всех, ведь одно дело, когда мы говорим о толерантности, о контрацепции, о СПИДе, другое дело, когда об этом говорит Элтон Джон. Нам приходится быть очень изобретательными в информационных программах, потому что тема непростая, не все хотят о ней говорить – ее можно продать, только заворачивая во что-то.

У сильных мужчин нет страха перед сильными женщинами. Сильная женщина не должна вызывать страха, ее сила − в умении построить взаимодействие. Мы – разные, и это доказано, и эффективны, только когда взаимодействуем: в одних вещах женщины лучше, в других – мужчины.

Страх – эмоция жуткая и неправильная, хотя и естественная, но она толкает нас на неправильные действия: мы начинаем закрываться и защищаться.

Я не понимаю, что такое «поле мужчины», где оно начинается и где заканчивается, у меня нет разделения на мужские и женские «поля». Где это поле мужчины? На заводе? В бизнес-центре «Парус» на 31 этаже? Я этого не понимаю − и не понимаю, что такое «уступать», где логика?

Феминизм не конструктивен, он построен на неправильных принципах. Я сторонница течения gender intelligence, которое говорит о разнице полов и эффективном ее использовании. Феминизм говорит, что разницы нету. Мы от этого пострадали.

Для меня важен апгрейд, находить постоянно лучшую версию самой себя.

Книг непрочитанных все меньше и меньше, и желания взаимодействовать с людьми все меньше и меньше. Тут главное — не останавливаться, постоянно развиваться, в этом огромный смысл.

Мы живем в мире историй и, иногда не замечая их, можем пропустить очень много интересных людей, вещей и не сделать нужных выводов.

Как-то я задалась вопросом: «Почему мы не рассказываем о наших провалах? Мы говорим лишь о том, что эффективно работает». Какая-то женщина рассмеялась и сказала мне на это: «Мы это называем не провалом, а lesson learned».

У нас есть пациенты, которым мы покупаем дорогостоящие препараты, а они их не допивают и с 19 этажа выбрасываются. И мы в офисе, такие циники, говорим: «Ну мог бы хоть таблетки допить из уважения к нам, а потом выбрасываться уже». Жалко, что неправильно использовали ресурсы.

Я хочу дожить до точки, когда мы найдем вакцину или другой эффективный способ борьбы со СПИДом. Но я понимаю, что, даже если завтра изобретут такое лекарство, уйдет очень много лет на то, чтоб обеспечить всем доступ к нему.

Нет такой реальности, в которой Трамп был бы выходом из ситуации. Для меня он – воплощение всей земной мерзости: начиная с внешности и заканчивая тем, что и как он говорит и делает. Я бы на этого человека никогда не работала, не жила бы в стране, где он президент.

Я хотела бы, чтобы то, что я наработала в этой жизни, я смогла забрать с собой в следующую, какой бы она ни была. Мне кажется, что тот багаж, который у меня есть, очень важен, я бы хотела идти дальше, а не заново этому учиться.