Кровавые события в Узбекистане

Узбекистан для фотографа - очень яркое место. Замечательные лица, восточный колорит. Вот только снимать на улице не просто. Любой человек с камерой привлекает внимание милиции. И начинается: почему да для чего, а еще пройдемте в отделение, а кто вы, а есть ли у вас разрешение, а зачем снимал на улице или - боже упаси - недалеко от места, где находятся официальные учреждения. И так каждый раз, когда поднимаешь камеру.

В ночь на 13 мая 2005 года, через полгода после Оранжевой Революции, я прилетел в Ташкент и в аэропорту узнал, что в городе Андижан (Ферганская долина) произошли кровавые беспорядки.

На ближайший самолет в Фергану билетов не было, но мой опыт работы в Узбекистане научил меня преодолевать подобные препятствия очень простым, но необычайно эффективным способом. Предложить бакшиш (по-нашему взятка) кассиру. Бакшиш в Узбекистане - ключ от всех проблем.

В самолете нас было четверо. Немецкий журналист Маркус Бенсманн, узбекские журналистки, сестры Галима и Багила Бухарбаевы, и я.

Из аэропорта Ферганы добрались в Андижан на частнике.

Надо признать, нам повезло: сразу за нами все въезды в город были перекрыты милицией и армией.

Событие происходило на центральной площади возле памятника Бабуру (Захар-Ад-Дин Мухаммад Бабур - тимуридский правитель Индии и Афганистана XVI века, основатель империи великих Моголов, родился в Андижане).

Я обошел машины, перегородившие проход к площади, и увидел, как десятки людей выковыривали дорожную плитку и перетаскивали её к металической ограде областной администрации. Не для того чтобы бросать - строили огневые точки. (Огнева́я точка - отдельное малое фортификационное сооружение из прочных материалов, предназначенное для долговременной обороны и стрельбы различными огневыми средствами из защищённого места. ..) Несколько тысяч человек митинговали вокруг памятника, некоторые были с автоматами Калашников. Все это дополнял дым горящего областного драматического театра.

Ко мне кинулось несколько человек:

- Кто такой, откуда?

- Журналист из Украины, - осторожно ответил я.

Меня схватили за одежду и чуть не понесли на руках к памятнику, у подножия которого находились лидеры.

- С нами Украина! - объявил ведущий, сунул мне в руки мегафон и потребовал: - Говори!

Мой принцип быть незаметным во время работы и не становиться информационным поводом лопнул, как мыльный пузырь. А опыт говорил, что это плохо. Призывы к действиям не соответствуют журналистской этике. Но деваться было некуда, я взял мегафон и - не знаю, почему - заговорил по-украински:

- Я пришел вас слушать, а не говорить.

Толпа ликовала, приветствуя в моем лице свободную и демократичную страну.

- Ура, Украина, Свобода! - кричали вокруг.

Поймал себя на мысли, как здорово быть гражданином великой страны.

Я начал снимать и выяснять, что, собственно, произошло и чего хотят люди.

С февраля в Андижане проходил судебный процесс над 23 местными бизнесменами. Властям очень не нравилась их популярность в городе - бизнесмены жертвовали большую часть прибыли на благотворительность, обеспечивали большое количество рабочих мест, на своих предприятиях устанавливали минимальную зарплату выше государственного уровня, лечили и кормили рабочих. Их предприятия были закрыты, люди осталось без работы. Суд сопровождался постоянными пикетами родственников и сочувствовавших.

Семьи в Узбекистане большие, а вот работы нет, тем более в Ферганской долине - самой густонаселенной территории страны. За две недели до приговора бывшие работники со своими семьями стали собираться возле областной администрации с просьбой вернуть им работу.

Я видел множество митингов, но только в Узбекистане мужчины надевали черные костюмы и белые рубашки, идя на демонстрацию, - как знак важности происходящего.

12 мая суд вынес приговор. Люди лишились надежды. Начались столкновения с милицией. Митинги становились все многочисленнее. Возбужденная толпа штурмом взяла тюрьму, освободила всех заключенных и атаковала воинскую часть, завладев оружием. Затем захватили областную администрацию, по-узбекски хокимият, на центральной площади возле памятника Бабуру, где и был организован штаб восстания.

Трудно угадать, как отреагируют на камеру вооруженные и очень возбужденные люди. В любом случае, они не хотят попасть в кадр. Фотография - это готовое уголовное дело. Поэтому работать надо очень деликатно, но не скрывать, что ты снимаешь. Малейшее подозрение - и будут большие проблемы.

На ступеньках штаба я подошел к парню со внешностью школьного учителя. Вот только автомат, который он держал в руке, не вписывался в образ.

- Чего вы добиваетесь? Вы понимаете, чем это может закончиться? - спросил я его. - Ведь вас могут убить.

- Мы хотим правды, справедливости, и чтобы было, как написано в конституции.

И добавил:

- Такая жизнь нам не нужна. Нам нечего терять.

Узбеки - народ терпеливый, и надо очень постараться, чтобы довести людей до такого состояния, подумал я.

Митинг продолжался. Было много женщин и детей. Одни рассказывали в мегафон, как их обижает власть и как трудно выжить. Другие строили из тротуарной плитки укрытия для автоматчиков. Рядом со входом в штаб на скамеечке лежал мертвый - его убили во время штурма администрации.

Народ поджигал автомобили чиновников. Легковые машины красиво горят, фото яркие получаются.

Через толпу в штаб волокли, закрывая от ударов, человека. Это был областной прокурор. Президент Каримов, прибывший в Андижан рано утром, поступил по-восточному: отправил прокурора исправить ситуацию или умереть.

Не получив на растерзание прокурора, люди бросились к его машине и стали камнями бить стекла, буквально разрывая её на куски. Как только я стал снимать, на меня посыпались удары. Жестко в спину, ногами меня вытолкали подальше. Если бы не бронежилет под курткой, было бы больно.

В работе репортера есть такое понятие как deadline - надо как можно скорее передать материал в редакцию.

Ближайшая гостиница находилась в нескольких километрах от площади. Интернета в городе не было. Но у меня с собой был спутниковый передатчик. Расположив его на окне, я сбросил в редакцию отснятый материал и поехал обратно на площадь.

Мой опыт говорил, что армия начнет штурм на рассвете, когда будет меньше зевак, а главное - женщин и детей. Но я ошибся. Штурм начался после пяти вечера.

Наверное, мне повезло, я не успел выйти на площадь. В 30-ти метрах от меня выехали грузовые машины с солдатами, и начался штурм.

Пулеметные и автоматные очереди в городе звучат по-особенному. Люди бросились врассыпную. Я прыгнул в придорожную канаву.

Слишком далеко для моего объектива. Лежать нет смысла. Я достал удостоверение журналиста, встал, поднял руки, закричал "Журналист!" (слово "пресса" в Узбекистане не популярно) и начал медленно приближаться к военным.

Солдаты направили на меня автоматы, и тут офицер стал махать мне рукой, требуя подойти ближе.

Он оказался совсем не похожим на узбека - светловолосый, хорошо говорящий по-русски.

- Ничего не снимать, стоять здесь, - приказал он, поставил возле меня нескольких солдат, а сам пошел выяснять, что со мной делать.

Менее чем в ста метрах от нас БТР длинными очередями стрелял в направлении площади. Солдаты залегли вдоль улицы.

Надо быть репортером, чтобы понять мои чувства: не снимать во время "решающего момента"…

Не поднимая камеры, я стал нажимать на спуск затвора. Стрельба хорошо заглушала щелчки камеры. Плохо, что я не мог двигаться.

Мои надзиратели с интересом смотрели на меня, я попытался с ними заговорить. Вот это да: они не только не говорят, они даже не понимают по-русски.

Большая армейская рация, висевшая у одного из солдат на спине, заговорила. Я услышал голос своего офицера, докладывавшего начальству:

- Тут у меня журналист, фотограф, что с ним делать?

В ответ команда:

- Задержать, камеру забрать.

Я смотрю на лица солдат и вижу, что они совсем не поняли разговора их командиров.

Пора отсюда валить, подумал я. Жестом показав солдатам, что ухожу, я зашел во двор какого-то дома, перелез через забор и оказался на параллельной улице. Дальше было проще. Местный парень проводил меня до гостиницы.

Я перекинул съемку в редакцию и немного выдохнул. В гостинце уже были мои коллеги - Маркус и Галима. Они были на площади, когда началась стрельба, и чудом сумели выскочить.

Галима полезла в свой рюкзачок достать блокнот. Там все было мокрое: разлилась бутылка воды. Галима достала бутылку, и мы увидели, что она прострелена. В блокноте и лежащем в нем удостоверении журналиста тоже было пулевое отверстие.

На рассвете мы все вчетвером вышли из гостиницы и направились к площади. Город был совершенно пустой. На центральном проспекте стояли солдаты. К нам подъехал автомобиль.

- Садитесь, дальше с нами, - сообщили из машины.

- Ой, вы нас подвезете?! - обрадовалась одна из девушек.

Я же прикусил губу от злобы, зная, что будет дальше. Офицеры КГБ доставили нас к себе в управление, забрали флешки и камеры, стали угрожать. Я успел сделать звонок своему руководству. Были задействованы очень серьезные связи на международном уровне.

Камеры вернули, но без флешек, отвезли назад в гостиницу и запретили выходить. По дороге один из КГБистов доверительно сообщил, что им очень не понравилась моя работа и что у них есть информация о том, что так называемые террористы собираются убить одного фотографа…

В тот же вечер местный 19-летний парень пришел к узбекским журналисткам рассказать о том, что происходит в данный момент.

Нельзя было с ним общаться - за нами наблюдали.

Потом я узнал, что его арестовали, дали 15 лет тюрьмы, где он и умер.

Сотням восставших удалось вырваться из города и перейти границу с Киргизией. В поисках информации мы поехали по их пути. Но нас опять арестовали - на этот раз милиция. Развели в разные камеры. Очень мрачное место, зиндан одним словом.

С моими узбекскими коллегами начиналась паника. Я ведь иностранец, ко мне иное отношение, а вот им не светит ничего хорошего. К счастью, начальник местной милиции был выпускником Одесской школы милиции. Мне удалось найти нужные слова и убедить его нас отпустить.

Мой шеф решил, что мне пора уходить из Андижана - через Киргизию.

Граница Узбекистана была закрыта - ни въехать, ни, тем более, выехать. Мне пришлось прикинуться паломником. В городе Ош в Киргизии есть место, где, как утверждают, побывал пророк. Туда я и направился.

Через сотню километров с небольшим подъехали к погранзаставе.

- Выезд запрещен, - заявили пограничники.

Я попросил своего водителя объяснить начальнику заставы уважительную причину поездки в Ош и пообещать от меня бакшиш.

Через полчаса водитель вернулся и, цокая языком, сказал, что начальник много хочет.

- Сколько? - спросил я.

- Пять долларов, - ответил он.

- Да, - покачал я головой, - много, но что делать, надо ехать. Вот тебе пять долларов, передай ему.

Вопрос был решен.

- Бери свои вещи и иди по тропинке вон в том направлении, - указали погранцы.

Идти между холмов, с минуты на минуту ожидая какой нибудь пакости, было неприятно. Но вот мне навстречу вышли два киргизских пограничника. Не знаю, что они курили, но мы прошли на встречных курсах, и они даже не посмотрели в мою сторону.

Я дошел до села, взял частника, потом другого и доехал до города Ош.

Три дня мировые телеканалы показывали слайд-шоу из моих фотографий, рассказывая об узбекской трагедии. По официальным данным, под огнем погибли 187 человек; по данным неправительственных организаций - до 800. Более 500 удалось спастись, перейдя через киргизскую границу.

В моем паспорте стоит печать о въезде в Узбекистан. Печати о выезде нет.