Издержки профессии

Поздняя осень в Тбилиси конца 90-х. Я возвращался в гостиницу. Темно, холодно и непрерывный мелкий дождь. Проходя мимо роддома, я услышал хоровое пение. Сквозь решетку забора я увидел группу мужчин, певших по-грузински под дождем без зонтиков под окнами родильного отделения. Такого пения я никогда не слышал. Это было гениально. Нельзя было не влюбиться в эту страну.

Тогда витрины магазинов на центральном проспекте грузинской столицы были заколочены фанерой, и возле каждого громко трещали бензиновые электрогенераторы, подавая в магазин свет. Друзья старались проводить меня в гостиницу, опасаясь за мою фотоаппаратуру - грабежи и кражи на улицах были не редкость. С тех пор я много раз бывал в Грузии, каждый раз замечая, как меняется страна.

Работая на президентских выборах 2008 года - Саакашвили шел на второй срок - я заметил, что фотографы оставляют дорогую технику в своих машинах и часто даже не запирают.

- Как же так, ведь украдут! - удивлялся я.

- У нас не крадут! - гордо отвечали коллеги.

26 мая 2011 года Грузия отмечала очередную годовщину независимости. Накануне в Тбилиси прошел митинг оппозиции с требованием отставки Саакашвили. Протестующие заявили, что выйдут на центральную площадь и не дадут провести там парад и праздничные мероприятия.

Ожидая развития событий, я прилетел в Грузию.

Несмотря на предложение властей провести митинг в другом месте, колонна митингующих прошла через город и стала на центральной площади. Полиция предупредила: если до 24:00 с 25 на 26 мая площадь не будет освобождена, применят силу.

Около восьми вечера начался сильный дождь. Толпа оппозиционеров заметно поредела, но оставалось несколько сотен самых активных. Через несколько часов я стал похож на губку, напитавшуюся водой.

Ровно в полночь на площадь двинулась полицейская техника и вооруженный спецназ. Огромные современные полицейские машины - я такие видел только в Европе - стали стрелять струями слезоточивого газа, чередуя с мощными струями водометов. Между машинами шли полицейские: одни стреляли из специальных ружей газовыми гранатами, другие махали резиновыми дубинками.

Били всех без разбора. Старик, женщина, подросток, журналист с камерой - не важно. Мне удавалось проскочить между жесткими ударами только благодаря опыту.

Я всегда говорил, как важна первая фраза. От этого зависит, будешь ли ты цел - или даже жив. Как только ко мне бежал, размахивая дубинкой, полицейский, страшно при этом крича, я кричал в ответ по- английски:

- I don't understand, speak English!

Дубинка зависала надо мной. Мозг полицейского начинал скрипеть: нельзя бить англоязычного; инструктора, обучающие полицейских, тоже говорят по-английски. Поэтому меня только толкали в спину и кричали:

- Go, go!

Мечась с камерой между машинами, полицейскими и бегущими, я попал под струю слезоточивого газа на вдохе. Теплый, обволакивающий газ попал мне прямо в легкие. Горло и легкие мгновенно парализовало. Пытаюсь вдохнуть или кашлянуть - не получается.

На запасе кислорода, остававшегося в крови, буквально теряя сознание, я бросился с дороги на тротуар ближе к стене дома с мыслью, что нельзя падать в этом хаосе - раздавит машина или затопчут.

Я рухнул на колени, прижался к стене, и меня стало рвать.

Дышать стало легче. Вижу, как в десяти шагах от меня черный мерседес "кубик", ударив по газам, переезжает пытавшегося его остановить полицейского, машину буквально подбрасывает, и она на огромной скорости летит с площади. Какой-то одновременный "Ох!" пронесся над площадью.

Машина принадлежала лидеру оппозиции Буржанадзе. Кто был за рулем, не знаю. Говорят, муж или сын. Полицейский погиб под колесами.

Я продолжал снимать, но меня в спину вытолкали с площади. Дождь не прекращался, камера перестала работать.

Добравшись до офиса, слил отснятый материал в редакцию. Вернулись с площади коллеги - мои близкие друзья и фотографы с мировым именем Шах Айвазов и Георгий Абдаладзе. Я редактировал их фотографии, писал к ним текст и отправлял в редакцию. Взял несколько снимков и у Ираклия Геденидзе, личного фотографа президента. Его хорошо знает полиция, и ему несложно было передвигаться и снимать разгон.

На фотографиях были окровавленные люди, закрывающиеся от полицейских дубинок. Отличная съемка.

Но у меня было нехорошее предчувствие.

- Ваше имя указывать? Могут быть проблемы, -- спросил я.

- Не волнуйся, все нормально, - ответил Георгий.

Утром в фойе гостинцы сидел мрачный фотограф московского "Коммерсанта" с фингалом на пол-лица.

- Камеру забрали, - пожаловался он мне. Он не знал, что надо было говорить по-английски.

Через пару часов на той же площади мы снимали парад техники.

Но мировые издания предпочли публиковать кровавый разгон, повлекший смерть людей.

Увидав газеты, Саакашвили, говорят, пришел в ярость.

В три часа утра с 7 на 8 июня в квартиры моих друзей пришли с обыском. Порядка 20 человек в каждую квартиру. Не забыли и про наш офис.

По обвинению в измене родине были задержаны фотографы Георгий Абдаладзе, фотограф международного агентства EPA Зураб Курцикидзе, личный фотограф президента Ираклий Геденидзе и его жена Натия, работавшая фотографом жены президента. Арест Шаха Айвазова отменили в последний момент благодаря дипломатическому вмешательству.

Начальник тюрьмы заявил Георгию: "Живым ты отсюда не выйдешь". В ответ Георгий объявил голодовку.

В камере, кроме него, сидело еще около 40 человек.

- Я до сих пор помню вонь, которая стояла в этой камере, - вспоминал он. - Да что там. Надзиратели сначала плевали нам в тарелки и только потом отдавали их нам. Или плевали нам на головы с верхних этажей - вместо пола в тюрьме была решетка - и ржали. Возразить им никто не смел. Потому что… Меня не пытали. Но я никогда не думал, что мужчины способны так орать.

На пятый день голодовки Георгия и его сокамерников вывели в коридор.

- Надзиратели вытащили меня из общего строя и заявили: «Ты не думай, что мы будем руки о тебя марать. Сейчас мы всех их изнасилуем, и что они с тобой потом сделают, нас не интересует». Я был вынужден прекратить голодовку. Просто не было выбора. А на следующий день меня повели к прокурору и потребовали, чтобы я подписал признание в том, что я - российский шпион.

Зураб, которого также обвиняли в шпионаже, скрутил из своих штанов веревку, сделал петлю, прицепил к решетке и попытался повесится. Надзиратели успели вытащить его из петли.

Шантаж и угрозы расправиться с семьями сработали безотказно. Фотографы подписали признание.

- Еще в камере я обратил внимание на одного заключенного, - продолжал Георгий. - Крепкий такой, спортивный мужик. И почему-то совершенно сломленный. Он рассказал мне свою историю. Надзиратели пытали его, чтобы он себя оговорил. Но он все терпел и не соглашался. Тогда они решили пойти другим путем. Когда к нему пришла жена и принесла передачу, они прямо у него на глазах положили ей в сумку наркотики. И сказали: «Либо ты подпишешь все, что мы скажем, либо она пойдет на скамью подсудимых». Естественно, он все сделал, как они сказали. Знаешь, поначалу я ему не поверил. Все, что я от него услышал, просто не укладывалось у меня в голове. Но потом меня тоже стали шантажировать. Представь, говорят, как это будет: идет твой сын в школу, а его сбивает машина. Или жену увольняют с работы. Что мне было делать? Кроме того, я написал письмо своей супруге и попросил развода. Хотел ее обезопасить.

Грузинские журналисты, а за ними коллеги во всем мире встали на защиту фотографов. Международные организации требовали освобождения.

Ребята получили по два года условно - в обмен на признание. После ухода Саакашвили была амнистия. В ближайшее время ожидаются слушания о полной реабилитации.Источник:http://censor.net.ua/b4199

Источник:http://censor.net.ua/b4199

Источник:http://censor.net.ua/b4199